Неточные совпадения
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Еще прозрачные
лесаКак будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел
в безмолвии ночей.
Между тем уж он переехал на дачу и дня три пускался все один по кочкам, через болото,
в лес или уходил
в деревню и праздно сидел у крестьянских ворот, глядя, как
бегают ребятишки, телята, как утки полощутся
в пруде.
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся
в ветвях, кто-то
пробежал по
лесу; кто-то вздохнул
в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и искра
пробежала по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
«Все молчит: как привыкнешь к нему?» — подумала она и беспечно опять склонилась головой к его голове, рассеянно
пробегая усталым взглядом по небу, по сверкавшим сквозь ветви звездам, глядела на темную массу
леса, слушала шум листьев и задумалась, наблюдая, от нечего делать, как под рукой у нее бьется
в левом боку у Райского.
Вся гора, взятая нераздельно, кажется какой-то мрачной, мертвой, безмолвной массой, а между тем там много жизни: на подошву ее лезут фермы и сады;
в лесах гнездятся павианы (большие черные обезьяны), кишат змеи,
бегают шакалы и дикие козы.
В пространстве носятся какие-то звуки;
лес дышит своею жизнью; слышатся то шепот, то внезапный, осторожный шелест его обитателей: зверь ли
пробежит, порхнет ли вдруг с ветки испуганная птица, или змей пробирается по сухим прутьям?
Робок, наг и дик скрывался
Троглодит
в пещерах скал,
По полям номад скитался
И поля опустошал.
Зверолов, с копьем, стрелами,
Грозен
бегал по
лесам…
Горе брошенным волнами
К неприютным берегам!
Как только мы вошли
в лес, сразу попали на тропинку. После недавних дождей
в лесу было довольно сыро. На грязи и на песке около реки всюду попадались многочисленные следы кабанов, оленей, изюбров, козуль, кабарожки, росомах, рысей и тигров. Мы несколько раз подымали с лежки зверей, но
в чаще их нельзя было стрелять. Один раз совсем близко от меня
пробежал кабан. Это вышло так неожиданно, что, пока я снимал ружье с плеча и взводил курок, от него и след простыл.
Через час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от костров не подымается кверху, а стелется низко над землей и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек, все люди спрятались
в балаган. Один только человек все еще торопливо
бегает по
лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров на ночь.
Перейдя ручей, я остановился среди редколесья и стал ждать. Через несколько минут я увидел оленя: он
пробежал по опушке
леса. Рядом
в орешнике шумели кабаны и взвизгивали поросята.
Мое движение испугало зверька и заставило быстро скрыться
в норку. По тому, как он прятался, видно было, что опасность приучила его быть всегда настороже и не доверяться предательской тишине
леса. Затем я увидел бурундука. Эта пестренькая земляная белка, бойкая и игривая, проворно
бегала по колоднику, влезала на деревья, спускалась вниз и снова пряталась
в траве. Окраска бурундука пестрая, желтая; по спине и по бокам туловища тянется 5 черных полос.
В 1827 я привез с собою Плутарха и Шиллера; рано утром уходил я
в лес,
в чащу, как можно дальше, там ложился под дерево и, воображая, что это богемские
леса, читал сам себе вслух; тем не меньше еще плотина, которую я делал на небольшом ручье с помощью одного дворового мальчика, меня очень занимала, и я
в день десять раз
бегал ее осматривать и поправлять.
Ходило
в семье предание, что поначалу она была веселая и разбитная молодка, называла горничных подружками, любила играть с ними песни,
побегать в горелки и ходить веселой гурьбой
в лес по ягоды.
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга;
в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший
в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами
в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей
леса вдали; по полю целый день двигались,
бегали солдаты, —
в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца, такую же интересную, как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного
в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то
в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал
бегать из дома; однажды дедушка искал его по
лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
Отраден вид густого
леса в знойный полдень, освежителен его чистый воздух, успокоительна его внутренняя тишина и приятен шелест листьев, когда ветер порой
пробегает по его вершинам!
Казалось бы, вальдшнепу неловко
бегать и особенно летать
в лесу; он, кажется, должен цепляться за сучья и ветви длинным носом и ногами, но на деле выходит не то: он так проворно шныряет по земле и по воздуху
в густом, высоком и мелком
лесу, что это даже изумительно.
Рябчики
в начале мая садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда
в лесу на голой земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают
в марте; самка кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит на них одна, без участия самца,
в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают
бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно
в частом и даже мелком
лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
По мере того как одна сторона зеленого дуба темнеет и впадает
в коричневый тон, другая согревается, краснеет; иглистые ели и сосны становятся синими,
в воде вырастает другой, опрокинутый
лес; босые мальчики загоняют дойных коров с мелодическими звонками на шеях;
пробегают крестьянки
в черных спензерах и яркоцветных юбочках, а на решетчатой скамейке
в высокой швейцарской шляпе и серой куртке сидит отец и ведет горячие споры с соседом или заезжим гостем из Люцерна или Женевы.
Кроме того, что отрядам инсургентов
в ней можно было формироваться и скрываться от преследования сильнейших отрядов русского войска,
в пуще есть поляны, на которых стоят стога сена, заготовляемого для зубров на все время суровой зимы; здесь по
лесу пробегает несколько ручьев и речек, и, наконец,
лес полон смелой и ненапуганной крупной зверины, которою всегда можно пропитать большую партию.
Вдали,
в розовом праздничном тумане вечерней зари, сияли золотые купола и кресты. Высоко на горе белые стройные церкви, казалось, плавали
в этом цветистом волшебном мареве. Курчавые
леса и кустарники
сбежали сверху и надвинулись над самым оврагом. А отвесный белый обрыв, купавший свое подножье
в синей реке, весь, точно зелеными жилками и бородавками, был изборожден случайными порослями. Сказочно прекрасный древний город точно сам шел навстречу поезду.
Дорога
в Багрово, природа, со всеми чудными ее красотами, не были забыты мной, а только несколько подавлены новостью других впечатлений: жизнью
в Багрове и жизнью
в Уфе; но с наступлением весны проснулась во мне горячая любовь к природе; мне так захотелось увидеть зеленые луга и
леса, воды и горы, так захотелось
побегать с Суркой по полям, так захотелось закинуть удочку, что все окружающее потеряло для меня свою занимательность и я каждый день просыпался и засыпал с мыслию о Сергеевке.
Вихров невольно засмотрелся на него: так он хорошо и отчетливо все делал… Живописец и сам, кажется, чувствовал удовольствие от своей работы: нарисует что-нибудь окончательно, отодвинется на спине по
лесам как можно подальше, сожмет кулак
в трубку и смотрит
в него на то, что сделал; а потом, когда придет час обеда или завтрака, проворно-проворно слезет с
лесов,
сбегает в кухню пообедать и сейчас же опять прибежит и начнет работать.
Зашли
в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали
в деревенском трактире; потом лазали на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали
в ладоши, глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них, человек не выбранил их звонким и сильным голосом; потом лежали, раскинувшись, на коротком сухом мохе желто-фиолетового цвета; потом пили пиво
в другом трактире, потом
бегали взапуски, прыгали на пари: кто дальше?
Постепенно Кусака привыкла к тому, что о пище не нужно заботиться, так как
в определенный час кухарка даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко
бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою
в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно исчезала. Но по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.
Но пугаться было некому; одни дикие степи и темные
леса на далекое пространство оглашались неистовыми криками сотни работников, к которым присоединялось множество голосов женских и еще больше ребячьих, ибо всё принимало участие
в таком важном событии, всё суетилось,
бегало и кричало.
Около самой дороги, где
лес был немного прочищен, лепились кусты жимолости и малины да молоденькие березки, точно заблудившиеся
в этой лесной трущобе; теперь листья уже давно пожелтели и шелестели мертвым шепотом, когда по ним
пробегал осенний порывистый ветер.
В Домшине
пробегала через
леса дремучие быстрая речонка Тошня, а за ней, среди вековых
лесов, болота.
Рославлеву не трудно было отгадать, что французские мародеры повстречались с толпою вооруженных крестьян, и
в то самое время, как он колебался, не зная, что ему делать: идти ли вперед или дожидаться, чем кончится эта встреча, — человек пять французских солдат, преследуемых крестьянами,
пробежали мимо его и рассыпались по
лесу.
В окна кареты заглянули зеленые, молодые хлебные поля, луга и
леса; мне так захотелось окинуть глазами все края далекого горизонта, что я попросил остановиться, выскочил из кареты и начал
бегать и прыгать, как самое резвое пятилетнее дитя; тут только я вполне почувствовал себя на свободе.
Евсеич поспешил мне на помощь и ухватился за мое удилище; но я, помня его недавние слова, беспрестанно повторял, чтоб он тащил потише; наконец, благодаря новой крепкой
лесе и не очень гнуткому удилищу, которого я не выпускал из рук, выволокли мы на берег кое-как общими силами самого крупного язя, на которого Евсеич упал всем телом, восклицая: «Вот он, соколик! теперь не уйдет!» Я дрожал от радости, как
в лихорадке, что, впрочем, и потом случалось со мной, когда я выуживал большую рыбу; долго я не мог успокоиться, беспрестанно
бегал посмотреть на язя, который лежал
в траве на берегу,
в безопасном месте.
И
в смутном, как сон, движении образов началась погоня и спасание. Сразу пропал мост и лягушки,
лес пробежал, царапаясь и хватая, ныряла луна
в колдобинах, мелькнула
в лунном свете и собачьем лае деревня, — вдруг с размаху влетели
в канаву, вывернулись лицом прямо
в душистую, иглистую траву.
Летом, когда и комар богат, мы с Ларионом днюем и ночуем
в лесу, за охотой на птиц, или на реке, рыбу ловя. Случалось — вдруг треба какая-нибудь, а дьячка нет, и где найти его — неведомо. Всех мальчишек из села разгонят искать его;
бегают они, как зайчата, и кричат...
А между тем час езды по скверной дороге начал на меня действовать неблагоприятно — старый буланый мне надоел, и во мне охладела охота держать
в руках веревочные вожжи; но невдалеке, на горизонте, засинел Селиванов
лес, и все ожило. Сердце забилось и заныло, как у Вара при входе
в Тевтобургские дебри. А
в это же время из-под талой межи выскочил заяц и,
пробежав через дорогу, понесся по полю.
— Что будто бы, братец ты мой, Катюшка
бегала без меня к матке на праздник; весь народ по улице гулял, а они с Гришкой ушли
в лес по черницу.
Минуты, часы безмолвною чередой
пробегали над моею головой, и я спохватился, как незаметно подкрался тот роковой час, когда тоска так властно овладевает сердцем, когда «чужая сторона» враждебно веет на него всем своим мраком и холодом, когда перед встревоженным воображением грозно встают неизмеримою, неодолимою далью все эти горы,
леса, бесконечные степи, которые залегли между тобой и всем дорогим, далеким, потерянным, что так неотступно манит к себе и что
в этот час как будто совсем исчезает из виду, рея
в сумрачной дали слабым угасающим огоньком умирающей надежды…
За́ сорок верст
в Кострому прямиком
Сбегать лесами ему нипочем...
Висят над деревней тучные облака,
пробегает вдоль улицы суетливый ветер, взмётывая пыль, где-то над
лесами гулко гудит гром, и чёрная ночь лениво вздрагивает
в синих отблесках далёких молний.
Зашел генерал
в лес — а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы
бегают.
Ведь и мы,
бегая сетей антихристовых, зашли
в сии
леса и пустыни, все как есть по слову преподобного Ефрема.
Воспомянул он тогда роды своя, как
в Никоновы гонительные времена деды его смольяне, отец Спиридоний да отец Ефрем, из роду Потемкиных,
бегая церковных новин, укрылись
в лесах Кéрженских и поставили обитель поблизости скита Шáрпана…
И шед
бегая в пустыню,
в здешние
леса за Волгу пришел.
Я ездил везде по округе и спрашивал про Бульку, но не мог узнать, куда он делся и как он издох. Если бы он
бегал и кусал, как делают бешеные собаки, то я бы услыхал про него. А верно, он забежал куда-нибудь
в глушь и один умер там. Охотники говорят, что когда с умной собакой сделается стечка, то она убегает
в поля или
леса и там ищет травы, какой ей нужно, вываливается по росам и сама лечится. Видно, Булька не мог вылечиться. Он не вернулся и пропал.
В эту охоту я долго
бегал по
лесу, но ни разу мне не удалось перебежать дорогу кабану.
Мужик сказал, что у него украли козу. Второй вор сказал: «Я видел твою козу: вот сейчас только
в этот
лес пробежал человек с козою. Его можно поймать».
— Церковь-то от них далеконько, Василий Петрович, — сказала Марья Ивановна. — А зимой ину пору
в лесу-то из сугробов и не выберешься. А не случалось ли вам когда-нибудь говорить про Сергеюшку с нашим батюшкой, с отцом Никифором? Знаете ли, что Сергеюшка-то не меньше четырех раз
в году у него исповедуется да приобщается… Вот какой он колдун! Вот как
бегает от святой церкви. И не один Сергеюшка, а и все, что
в лесу у меня живут — и мужчины, и женщины, — точно так же. Усердны они к церкви, очень усердны.
Положим, теперь бы и отец не подбросил девочку — подросла Дуня. Бабушке
в избе помогает, за водой ходит к колодцу,
в лес бегает с ребятами. Печь умеет растопить, коровушке корм задать, полы вымыть…
По четыре раза на дню купалась
в реке,
бегала по
лесу до изнеможения, собирая цветы, ягоды, грибы позднее.
Ехали
в те благодатные места, где во время оно
бегал по полям,
лесам и берегам босой, загорелый, но тысячу раз счастливый сын деревенского дьякона, мальчик Бугров.
Темнело.
В воздухе томило, с юга медленно поднимались тучи. Легкая пыль
пробегала по широкой и белой Дворцовой площади, быстро проносилась коляска, упруго прыгая на шинах. Александра Михайловна перешла Дворцовый мост, Биржевой. По берегу Малой Невы пошли бульвары. Под густою листвою пахло травою и
лесом, от каналов тянуло запахом стоячей воды.
В полутьме слышался сдержанный смех, стояли смутные шорохи, чуялись любовь и счастье.